Владимир Ильич Ленин был, как обычно, утопичен, когда сказал, что «искусство принадлежит народу». Наоборот. Это народ принадлежит искусству. Целиком и полностью. Даже часть народа, весьма и весьма удаленного от искусства. Искусство же не принадлежит никому. Оно подчиняется макрозаконам, и представляет из себя титаническое небесное существо.
Нет, я давно конечно обратила внимание, что образ героя-любовника на киноэкранах меняется так же неумолимо как образ Прекрасной Дамы. Вот еще совсем недавно, кажется, были барбареллы, пусть даже эти барбареллы в финале фильма начинали врагов своего мачо профессионально мочить ногами. Это был неожиданный поворот и режиссерский трюк. Все равно барбареллы оставались барбареллами, кисами в завитках, и всегда успевали, выскочив из огня, но еще не нырнув в полымя, украдкой взглянуть на себя в зеркальце, чтобы стереть со лба грязь и подправить макияж. И это была такая прекрасная гипербола, аллюзия на лирику второй мировой о мужественных медсестричках, таскающих на себе раненых солдат, но всегда имеющие при себе на всякий пожарный яркую косынку, припрятанную в голенище кирзового сапога. Но. Если бы во времена, когда барбарелла на экране первый раз мазала кому-то ногой в лоб, режиссеру кто-нибудь намекнул бы, во что это, в конце концов, выльется, режиссер не поверил бы. Ну не поверил бы режиссер, что через пару десятков лет на экране появится образ мачо, у которого будут и завитки, и подведенные глаза, и жеманные жесты, и даже кокетливая пудреница в руке.
«Пираты Карибского моря» — суперпроект. Все дети и подростки покупают чипсы, чтобы найти этот… как его… дублон! Ради того, чтобы у моего ребенка была полная коллекция этих, будь они неладны, дублонов (которые сделаны так хитро, заразы, что их невозможно нащупать в нераскрытом пакетике) я скупила приличную оптовую партию чипсов «Эстрелла» по розничной, к сожалению, цене, и конечно вытряхнула все чипсы в мусорный ящик. Еще не хватало их есть… ко всем прочим побочным эффектам от этого фильма. При этом я давала себе отчет в том, что если физическую пищу ребенка я проконтролировать могу, ментальную — нет. Даже не стоит и пытаться. Отбирать у ребенка диски с фильмами, которые обсуждаются в школе — деспотизм, не только опасный, но и бессмысленный. Ментальную пищу не отфильтруешь как солнечные лучи типа А кремом с солнцезащитным фактором, не отделишь зерна от плевел, как дублоны от чипсов. Ментальная пища проникает в человека непременно и обязательно. Она меняет среду, а среда — это собственно и есть часть человеческого мозга, при чем его основная, хоть и коллективная часть.
Если я скажу, что у меня, циничной, скептичной и критически настроенной женщины, есть ментальный фильтр на поступающую информацию, я солгу. Можно отрицать лишь то, что еще пока не стало частью органичной реальности, не пустило в среду корни, не начало менять эту среду. Старушки у подъездов могут громко зафыркать, увидев подведенные глаза у одного, отдельно взятого мужчины. Чуть тише они зафыркают, увидев это у разных, отдельно взятых мужчин. Однако, если все мужчины однажды утром начнут подводить глаза, те же старушки очень быстро адаптируются к этому, гораздо быстрее, чем другие старушки адаптировались к появлению в середине прошлого века женской туши для ресниц. Женская тушь для ресниц проникала в массы медленно, почти так же медленно, как женские брюки и мини-юбки. В вопросе влияния же важен момент массовости. Массовость увеличивается медленно, но в геометрической прогрессии. Именно поэтому изменений сначала не видно, но, накапливаясь, они однажды обрушиваются на голову. Единичные случаи превращаются в массовое явление.
Есть великое слово Мода. Которая правит миром. Хотя Мода всего лишь политик, за которым стоит масон — Искусство. В магазинах игрушек — пираты. В кондитерских магазинах — шоколадные пираты. Но это для маленьких. А настоящая мода делается не детьми. Дети любят лишь то, что уже модно. Взрослые люди смотрят на все новое негативно. Делают новое модным те, кто уже не дети, но еще не взрослые — юная и молодая аудитория. Именно эта аудитория, благодаря особому строению своей психики, готова сказать новому «Вау!». Однако не любому новому. Новизна должна быть органична. «Новеллистический поворот должен быть неожиданным и ожидаемым одновременно» — гласит закон драматургии. Новое должно всего на полшага обгонять старое. Оно должно уже, как говорится, витать в воздухе и начинать проявляться бледным контуром. Оно должно иметь предвестников и предтечу, которые подготовили для него среду обитания. Тогда его встретят на «ура» сделают ультрамодным и перекроят под него не только одежду, но и мозг. Скопируют у героя не только внешний вид, но и его вкусы, и даже его мировоззрение.
Джек Воробей подчеркнуто жеманен и женственен. И то, что все девочки от десяти до тридцати от него, фигурально выражаясь — пищат, означает лишь то, что через короткое время мальчики от десяти до тридцати станут намного более жеманны и женственны, чем сейчас, а на экранах появится целая плеяда героев-любовников еще более жеманных и женственных, чем Джек Воробей. И это пророчество совсем не из серии «сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». По опросам «Пираты» нравятся более всего девочкам студенткам. И особенно в этом фильме девочкам нравится Джек Воробей. Он обладает всеми теми чертами, которыми должен обладать герой-любовник нашего времени. Раскрепощен и даже распущен, слегка расхлябан, всегда расслаблен, и полностью независим. Он сам по себе. Он асексуален, то есть не интересуется сексом ни грамма, и эта асексуальность, как ни странно, вызывает в новом поколении женщин сексуальный восторг. На самом деле — не странно.
Человеческая сексуальность устроена таким образом, что натолкнувшись на культурную преграду: предрассудок или запрет, начинает выражать себя в извращенной форме. Садомазохисткий элемент обязательно присутствует в любой подавленной сексуальности, даже в самом романтическом ее проявлении. Это придает любви дополнительное напряжение. Если любовь взаимна, она часто теряет элемент страсти. Люди воспринимают это как трагедию, однако, это означает лишь то, что они начали смотреть друг на друга как на реальных партнеров и больше не сводят себя с ума иллюзиями и образами страстного слияния. К сожалению, чаще всего люди не способны сублимировать сексуальную энергию, они накапливают ее, не имея возможности выразить ее романтическим образом из-за критического взгляда на партнера. Накапливаясь, в определенный момент энергия может начать проецироваться на объекты извращенным образом. Извращенное — это все то, что вывернуто наизнанку из-за невозможности нормально это выразить.
То же самое происходит не только в одной отдельно взятой паре, но и культуре. Когда секс становится доступным, защищенным контрацепцией, будничным и привычным, из него исчезает драйв. Откуда взяться напряжению, если секс для юного человека с любой из понравившихся девочек из-за легкости нравов практически так же вероятен, как секс мужчины с собственной женой? Сексуальная энергия в такой культуре блокируется, начинает накапливаться и находить для выражения садомазохисткие формы. Это происходит в истории в самые пуританские и самые сексуально свободные периоды нравов. И та, и другая крайность, провоцирует в людях блокировку сексуальности и как следствие — болезненную трансформацию.
В культурах с ограничениями на секс доходит до апогея любовь к полным женщинам. Женщина должна быть большой , ее формы чрезмерны. Это похоже на образы пищи в воображении очень голодного человека. Он представляет горы очень жирной, сладкой, самой простой еды. Пресыщенный человек напротив с отвращением думает об еде, и если ему больше нечем заняться, выбирает в меню утонченные деликатесы и ковыряет их вилкой. Так же поступает человек, у которого крайне пуританская среда сформировала отвращение к сексу. Можно наблюдать, что в первом случае выход для сексуальной энергии не заблокирован, а лишь прикрыт, и желание, накопившись, рвется наружу в гипертрофированном виде. В двух последних случаях выход заблокирован. Либо отсутствием стимуляции драйва, либо жестким запретом. В последних двух случаях людей возбуждают асексуальные формы. Это похоже на формирование простого фетишизма. Страсть вызывает туфелька женщины, потому что ее половой орган в период сексуального развития был табуирован отвращением или страхом. «В случае, когда мы имеем дело с влечением к асексуальным (невозможным для совокупления) объектам речь идет о вытеснении сексуального чувства», — писал еще Крафт-Эбинг, первый сексопатолог, создатель науки о сексуальной патологии. Именно это вытеснение мы наблюдаем сейчас. Сексуальным объектом становится мужчина недоступный для простого секса, подчеркнуто нарциссичный и гомоэротичный, который не только не будет ухаживать за женщиной, но и вряд ли откликнется на ее, даже самые активные ухаживания, разве что в шутку и мимоходом.
© Марина Комиссарова
© 2009—2023 Марина Комиссарова