Садомазохистский секс — почти тавтология. Любой секс — акт садомазохистский. И нечего тут стесняться. По большому счету, намного более неловким выглядит факт, что все мы смертные и совершенно неприлично болеем болезнями. Однако, куда деваться? Можно, конечно, как в Песнях Песней, взглянуть на это дело, т. е. на свою эрекцию возвышенно: я, дескать, нарцисс Саронский, лилия долин, а сосцы моей возлюбленной как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями, и вообще, подкрепите уже меня вином и освежите меня яблоками — мандрагоры пустили благовоние. С другой стороны, что такого возвышенного в яблоках? Или даже в нарциссах, лилиях и мандрагорах? Вспоминается Вовочка из анекдота про урок биологии. Услышав всю правду о цветочных тычинках и пестиках Вовочка воскликнул: «Так вот оно что? Фу! А я еще это нюхал!!» Таков Вовочка, а вот русский философ Василий Розанов, наоборот, умилялся и пестикам, и тычинкам, и считал: раз уж такая красота и благолепие — цветы и порхающие бабочки — ни что иное, как акт совокупления, то секс — это самое прекрасное, что есть в земной природе, в том числе в природе человека. На лицо очевидная разница между Розановым и Вовочкой, хотя тот и другой — философы, не отнять. Один, узнав, что цветы — это половые органы, брезгует цветами, другой, узнав то же самое, любуется половыми органами.
Примерно то же самое и с садомазохизмом. Всякий разумный человек разглядит в нормальном половом акте черты и садо, и мазо. Как ни эротично вот это вот, у Маяковского: «хотите буду безукоризненно нежным, не мужчина — а облако в штанах» — в буквальном смысле облако в штанах любовника не нужно ни одной даме. Напротив, даме было бы интересно обнаружить в этом месте как можно больше твердости. Тот же самый Розанов, упомянутый выше, справедливо заметил, что женщин сексуально привлекают в характере мужчин те черты, которые на физическом уровне характеризуют превосходный мужской орган: твердость и напор. Настоящий секс начинается в момент наибольшего возбуждения, когда партнеры теряют контроль над собой, но потеря контроля почти всегда означает для мужчины безудержное стремление овладеть женщиной, а для женщины — неистовое желание отдаться. Именно садистическое «овладеть», прошу внимания, и мазохистское «отдаться». А не «радовать лаской друг друга, по-товарищески». Секс начинается там, где кончается равенство. Но наблюдая садомазохистскую природу человеческой сексуальности один философ как толстовский Позднышев из «Крейцеровой сонаты» делает вывод о нежелательности секса, а другой как нобелевский лауреат Конрад Лоренц — наоборот, о желательности агрессии, рассуждая следующим образом: «Раз агрессия и сексуальность неразделимы, значит агрессия столь же естественна и важна для человека как и сексуальность, и является замыслом Великого Конструктора».
Проще всех разобрался с замыслом Великого Конструктора Эрих Фромм в своем «Уравнении с одним обездоленным». Садомазохисткие отношения Фромм называет симбиотическими, незрелыми, построенными по принципу детской зависимости. В садисте он видит стремление поглотить и подчинить себе другое существо, чтобы восполнить неполноценность собственной личности, а в мазохисте — желание раствориться в другом и подчиниться его воле, чтобы восполнить все ту же собственную неполноценность. Симбиотическим отношениям Фромм противопоставляет зрелые отношения двух взрослых личностей, блюдущих внутреннюю свободу и не переступающих границу независимости партнера. Разговоры о зрелости приятны и полезны, однако Фромм не говорит одной весьма важной вещи. Сексуальность — симбиотична по своей природе. Половой акт — это момент слияния. Совокупление — это совокупность двух и превращение их в одно целое, двухголовый андрогин, со всеми вытекающими последствиями. На уровне чувств последствия таковы: сексуальная эйфория знаменует не только потерю суверенитета личности, но и временную потерю этой личности, а так же потерю всех прочих эго-ориентиров. Сексуальный кайф — это транс с выпадением из реальности. Если человек ни на секунду не потерял самоконтроль, он не получит не только экстаза, но даже простого оргазма. Сомнительно, чтобы он вообще смог возбудиться.
Короче говоря, зрелость и полноценность — это очень хорошо, однако идеально зрелая и полноценная личность, это — никто иной, как сверхчеловек, который не нуждается в сексе и удовлетворен ураническими, то есть высокими отношениями. Когда Желтый Император, герой многочисленных даосских трактатов, обратился к своей наставнице Су-нюй с вопросом, можно ли ему обойтись без совокупления, Су-нюй ответила ему: «Нельзя. Твое ци не так сильно как у сянь (бессмертных), чтобы раскрыть Небо и Землю. Если инь-ян замкнутся в себе, они разъединятся». В переводе на человеческий это означает примерно следующее: «Не выпендривайся, смертный. Следуй потребностям своей несовершенной природы, иначе сдохнешь раньше, чем у тебя появится шанс обрести совершенство». Пользуясь примером Су-нюй я бы всем, обращающимся с вопросом, можно ли обойтись в сексе совсем без садомазо, ответила бы на чистейшем китайском: «Если ты такой шэнь (возвышенный), то почему ты такой жэнь (смертный), а не сянь (бессмертный)?», в тон циничной русской поговорке: «если ты такой умный, почему ты такой бедный?».
Обычно ци человека не хватает не только на то, чтобы воспарить к высотам сянь, но и на то, чтобы честно взглянуть на свое истинное положение. Большинство людей оскорбится, если намекнуть им на их мазохизм. Нет-нет, они просто влюблены и в пылу страсти действуют вполне естественно: посвящают возлюбленному все свои мысли и замыкают вокруг него свой мир. Не меньше оскорбляться люди, если им намекнуть на их садизм. Что садистического в желании проникнуть в мысли любимого и замкнуть его мир вокруг себя? Это всего лишь страсть в своем крайнем проявлении. Увы. Страсть в своем крайнем проявлении — это садомазохизм: желание абсолютного слияния с любимым существом. Умиляться своему садомазохизму сложно. И неполезно. Однако не стоит по примеру Вовочки относить на основании этого любую страсть к бякам. Точно так же как Конрад Лоренц призывал людей признать естественность своей агрессии, чтобы не подавлять ее, а находить для нее пути культурного выражения, для того же самого следует признать садомазохистскую сущность секса. Когда садомазохистские тенденции сексуальности подавляются человеком, это приводит к одному из печальных результатов: либо вместе с садомазохизмом подавляется и сексуальность, приводя к охлаждению чувств, либо садомазохизм вместе с сексуальностью прорывается сквозь табу в безобразном и пугающем человека виде.
Культурным выражением садомазохизма можно считать БДСМ. Однако в явлении БДСМ слишком много противоречий и злоупотреблений. Сама аббревиатура этого изыска цивилизации звучит довольно сумбурно: бондаж, дисциплина, садизм, мазохизм, в огороде — бузина, а в Киеве — дядька. Идея БДСМ неплоха, однако, нередко такие отношения переходят грань разумности и безопасности, а если не переходят, грешат откровенной театральностью. Обычные страстные отношения бдсм-щики называют «ванильными». Бдсм-отношения же следовало бы называть «виниловыми» за синтетическую искусственность и вычурность.
Собственно говоря, гипертрофированная искусственность и бутафорская вычурность БДСМ — штука, в некотором смысле, полезная. Такие практики можно рассматривать как ритуал и даже как психотерапию. Свою склонность к зависимости в сексе или, наоборот, к подавлению человеку предлагается осознать, вытащить из бессознательного на поверхность, рассмотреть, отыграть, как говорят психологи — отреагировать, разложить на составляющие и таким образом, возможно, избавить свою натуру от симбиотических черт, превратившись в независимую личность, готовую к зрелым отношениям (тем самым, о которых писал Эрих Фромм).
Вряд ли, однако, возможно приблизиться к зрелости с помощью легкомысленной игры, если цель ее только удовольствие. Маркиз де Сад когда-то подробно и без комплексов описал, что бывает с людьми, переходящими в сексе все границы. Однажды самые дикие и непристойные вещи кажутся им такими же слащаво ванильными, не несущими сексуального драйва, как когда-то казался романтический секс. Продвигаясь в БДСМ-игре все дальше и дальше, иной человек не просто не обнажает уязвимые места своей личности, а наоборот завертывает свою уязвимость во все новые и новые виниловые фантики, пока под этой пестрой шелухой не исчезает вся его чувственность.
© Марина Комиссарова
© 2009—2023 Марина Комиссарова