К психиатру Райка попала случайно. То есть не случайно, разумеется, она попала: психиатр по Райке давно плакал. Не этот конкретный психиатр сидел и плакал, а вообще. В том смысле, что у нее, конечно, не все были дома. Буквально говоря, никого не было. А если кто-то вдруг появлялся, после этого на Райку еще больше накатывало.
Раньше, когда на нее накатывало, она лежала и смотрела в потолок, в крайнем случае, истерично хохотала, а последнее время начала истошно орать. Даже когда в дверь звонили соседи, Райка ничего не могла с собой поделать. Если звонили настойчиво, она открывала, извинялась перед соседями, закрывала и опять начинала. Райке казалось, что если она перестанет орать, ей придется выпрыгнуть в окно. Несмотря на то, что Райка отчаянно себе надоела, смерти она сторонилась, хотя перед соседями тоже было неудобно. Она ждала, что однажды ей вызовут скорую помощь, но пока только пару раз вызывали милицию. Милиционеры проверяли квартиру, кто бьет Райку, а когда оказывалось, что никто, проверяли ее зрачки, не наркоманка ли, а когда выяснялось, что Райка трезвая как стекло, советовали напиться. Один милиционер даже предлагал сбегать за водкой. Хотя Райка была вся красная от слез и невменяемая, ноги у нее оставались те же, и грудь. К сожалению, готовый на все милиционер в Райкином случае не годился. Когда на Райку накатывало, она ненавидела мужской пол. Именно по этой причине она и орала. Это был единственный способ выплеснуть ненависть, которая ее душила.
Перед соседями, которые безвинно страдали вместе с ней, Райка, ясное дело, не отчитывалась. Да и не считала она своих соседей безвинными. Она полагала высшей формой недоразумения — жить так, как жили соседи. Райка ни разу не слышала из-за стены, чтобы соседи ссорились или спорили на повышенных тонах. Страстных стонов она тоже, конечно, не слышала, хотя звукопроводимость в панельных домах, как известно, — изумительная: слышно каждый писк. Райка не задумывалась о том, что сдержанность соседей — единственная причина того, что она до сих пор носит блузки и кофточки, а не смирительные рубашки. Что касается смирительных рубашек, Райку в последнее время посещала мысль: не отправиться ли к психиатру своими ногами, не дожидаясь приезда грубых санитаров.
«Я приду к психиатру и скажу, — думала Райка. – Слушай, психиатр. Убери от меня нейролептики. Не надо мочиться в костер моей души. Мне жалко тушить его пламя, понимаешь ли? Это ты считаешь, что я безумна. Ты думаешь, любовь может быть разумна? Любовь – это когда человек отдает всю душу. Если он отщипывает по кусочку – это задница, а не душа. Посмотри, психиатр, вокруг уроды, не способные любить. Почему ты хочешь лечить меня, а не их?»
«Прежде всего, потому, что Вы пришли ко мне на прием, а уроды нет, — ответил Райке психиатр, когда она наконец явилась. – Плюс ко всему я не могу поставить уродам грамотный диагноз. Объективно они ни на что не жалуются. Поэтому лечить их с точки зрения психиатрии не за чем. Другое дело – Вы. С одной стороны, Вы тоже на здоровье не жалуетесь. Однако, Вы недовольны состоянием мира. Вы напрасно уверены, что мир изменить нельзя. Именно этим и занимается психиатрия. Мир психического больного после правильно проведенного лечения меняется до неузнаваемости. Окружающие люди из злых становятся добрыми. Вы обнаружите вокруг себя огромное количество мужчин, способных любить».
Райке показалось, что перед ней сидит не психиатр, а сосед и уговаривает ее выйти за него замуж: «Ты увидишь, что любовь может быть спокойной. Никаких переживаний и ревности. Любящим должно быть комфортно друг с другом. Например, твои домашние тапочки. Конечно, они не так шикарны, как туфли на высоченных шпильках. Но признайся, ты любишь их больше. Ты мечтаешь нырнуть в их уютные мягкие норки. А шпильки ты ненавидишь. Они давят тебе пальцы, выворачивают ступни, заставляют помнить о них каждую минуту. Ты все время ищешь любви блестящей и страстной, поэтому она делает тебе больно. Почему бы тебе не попробовать другой любви — удобной как домашние тапочки?»
Райка поднялась со стула, чтобы выйти из кабинета, не ответив ни слова соседу и психиатру – пароходу и человеку. А точнее плюнув в них презрительным молчанием. Благо, она пришла сюда сама, ее не принесли санитары, туго запеленав в смирительную рубашку. Райке было отчасти жаль, что ее руки не связаны, а рядом нет глупых санитаров, которых можно было бы лягнуть ногой или боднуть головой. Рядом с Райкой был только психиатр, которого, в принципе, тоже можно было бы и лягнуть, и боднуть, и даже пару раз стукнуть, раз уж руки у нее не связаны.
Прочитав на выразительном Райкином лице ее тайные мысли, психиатр дотянулся до кувшина и налил воды. «Выпейте», — сказал он и протянул ей стакан. Райка взяла воду и вместо того, чтобы многозначительно вылить ее на психиатра или хотя бы бездумно выплеснуть, неожиданно для себя поднесла к губам. От вида прозрачной воды ее горло вдруг пересохло, а на языке появился колючий привкус соли, как будто у нее во рту солили капусту. Райка почувствовала себя комбайном для осенних заготовок впрок. Она представила, как ее челюсти быстро-быстро рубят капусту и морковку, а зубы — соляные головки-лезвия шинкуют и солят, солят и шинкуют. Засолив порцию, комбайн делает глотательное движение, и хрустящее капустное кружево отправляется по пищеводу в желудок, чтобы там, в оптимальных условиях, кваситься до готового состояния.
Если бы Райка не думала всю дорогу о любви, а интересовалась достижениями разума, она во время догадалась бы, что капустно-морковная тема навязана ей гипнозом. То есть сама капустная тема, конечно, это плод шизоидного воображения Райки, но вырос этот причудливый фантом не на пустом месте, а из гипнотического ощущения соли во рту. Психиатр, к которому случайно попала Райка, догадался, что его хотят боднуть, лягнуть или пару раз стукнуть. Ни один из трех вариантов не показался психиатру приемлемым. Он был молод, и истеричные красавицы, вроде Райки вызывали в нем гормональный протест. Истерия, как известно психиатрии со средних веков, диагноз несложный, который устраняется в процессе безобидного секса. Однако, истерички – классические собаки на сене. Они не дают мужчинам возможности вылечить их, а только лают на них и огрызаются.
Разумеется, психиатр никогда бы не воспользовался гипнозом в личных целях. То есть, он с удовольствием воспользовался бы им именно в этих целях. Особенно когда речь шла о такой женщине. Безумие придавало Райке особое очарование. Конечно, сумасшедшую девушку не приведешь на корпоративную вечеринку или к маме на обед и даже в свою жизнь ее не пустишь, чтобы она не перевернула там все вверх дном. Однако у каждого мужчины есть одна вещь, которую он держит в специальном месте, не показывая шефу и не рассказывая маме. Каждый мужчина в глубине души симпатизирует женскому безумию. Нет ничего обиднее для мужчины, чем хладнокровная женщина. В самой расчетливой хищнице мужчине мерещится женская слабость – скрытая грань, коснувшись которой можно вывести ее эмоции из-под контроля. Психически неуравновешенных особ мужчины обходят стороной как средства повышенной опасности. Ни один мужчина не будет отрицать свое влечение к мотоциклам или парашютам. Однако далеко не всех посещает шальная мысль — рискнуть.
Риск психиатра в этом смысле отличался от риска обычного мужчины. Профессиональный гипнотизер может не бояться, что безумная любовница в припадке ревности бросится из окна его кабинета или откусит ему детородный орган. Самой экзальтированной женщине можно внушить, что между ней и мужчиной ничего не было и быть не может по причине отсутствия взаимного интереса. Растерянная женщина пойдет домой в состоянии растерзанных чувств. Может быть, по дороге она соберет свои чувства и даже сошьет их кое-как белыми нитками. А может, она вернется домой, растеряв оторванные части, и, выйдя на балкон, с восхищением уставится вниз, на дымчатый асфальт, мягкий и нежный как пуховая перина. Сколько истеричек соблазнило асфальтовое облако, в которое их душа прыгнула как в пушистую пену, а тело вдребезги разбилось о землю. Психиатр боялся, что однажды мимо окон его кабинета проплывет грозовая туча, из которой на него будут смотреть строгие женские глаза, знающие правду.
Однако, кое в чем психиатр отказать себе был не в силах. Его зарплата была достаточно небольшой, а авторитет на работе слишком скромным, чтобы он пренебрегал главным преимуществом своей профессии. Если он не позволял себе использовать женщин физически, психическая власть принадлежала ему по праву. Если птичка залетела в силки, это не значит, что ее съедят, однако, надо быть дураком, чтобы отпустить добычу на волю. Райка пила воду, и с каждым глотком, микроскопические кристаллические частицы всасывались через стенки пищевода в кровь и неслись в сторону мозга.
«Я буду ей вместо отца, — сладострастно думал психиатр. – От меня она получит все то, чего ей не хватает. Ее нервы не выдерживают груза самоконтроля. Я сниму с нее этот груз. Она не будет размышлять ни над одним своим шагом. Если она не справляется со своим темпераментом, я возьму функцию ее мозга на себя. Когда ее нервная система слегка окрепнет, я начну обучать ее жить самостоятельно. Я сотру из ее памяти негативный опыт и сделаю из нее нового человека. Я имею право воспользоваться эволюционным мусором. Это нежизнеспособное существо, человеческий брак».
Человеческий брак, тем временем, допил раствор и уставился на психиатра синими глазами, которые стали совсем прозрачными из-за сузившихся зрачков. Щеки нежизнеспособного существа залила фарфоровая бледность, и хотя оно было эволюционным мусором, бледность необыкновенно шла ее лицу, одухотворенному несчастной любовью. Дверь приоткрылась, и в кабинет психиатра заглянул шеф. Погруженный в себя взор старого психиатра коснулся Райки и выпрыгнул наружу как черт из табакерки.
«Новая пациентка, — сказал молодой психиатр, приподнявшись со своего стула как школьник. – Несложная форма невроза». Старый психиатр подошел к Райке, заглянул в ее глаза без зрачков и потом в пустой стакан. «Несложная, говоришь?» — вкрадчиво спросил он молодого психиатра. Молодой психиатр стал таким же бледным как Райка, а зрачки его наоборот расширились. «Я был вынужден, — тихо сказал он. – Она вела себя очень агрессивно». «Ничего-ничего, — ласково подбодрил старый врач. – Я вижу. Оформи ее госпитализацию и проводи в мой кабинет. Я буду наблюдать ее сам. Ты не против?» Бледные щеки молодого психиатра залила краска.
Шеф улыбнулся и вышел в коридор, мягко прикрыв дверь. Он был похож на седого лиса с поступью кота. «Я давно не прорабатывал подчиненных, — думал старый психиатр. – Завтра надо профилактически настучать им по мозгам. Какой шалун! Видит, что это мой цвет и мой размер, и хапает себе. Что он может ей предложить, интересно? Растительную жизнь, и себя в качестве опыляющей пчелки? Негодяй. Ничего, моя девочка, я накажу твоего обидчика. Я сделаю из него кактус и буду поливать каждый день, чтобы у него разлагались корни. Или превращу в бабочку и посажу в стакан, чтобы он разбил себе лоб… Со мной ты будешь счастлива. Я покажу тебе мир полный красок. Время и пространство в моем распоряжении. В мгновение ока я перенесу тебя в любой уголок Вселенной. Или отправлю в далекое прошлое. Я умею выворачивать мозг наизнанку, и знаю, как использовать его возможности. Но я никогда не отниму у тебя твое Я. Ты сама отдашь мне его, потому что со мной тебе будет лучше».
© Марина Комиссарова
© 2009—2023 Марина Комиссарова